ПлохоОтлично

Наталья Сидорина

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН и ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ

ПОЭТ ЕВРАЗИИ

Павел Васильев - певец русской вольности и светоносных просторов родной земли. Его эпический дар объемлет пласты многих культур и свидетельствует о возможности примирения Востока с Западом в едином евразийском пространстве.
В тесный скученный европейский мир и в Москву, над которой зажглись рубиновые звезды кровавой эпохи, он привнес дух вольности гулких степей Казахстана и могучей сибирской тайги.
Павел Васильев погиб в 27 лет, как Лермонтов. Его поэзия - сгусток колоссальной энергии. Роман еще надо прочесть. А четыре строки произнесены и звенят в веках. Вот почему поэт вызывал и бесконечную любовь, и не менее бесконечную ненависть. Это судьба всех русских поэтов первого ряда. Вспомним Пушкина, Лермонтова, Гумилева, Есенина. Они все были убиты. В том же первом ряду великих русских поэтов-мучеников стоит и Павел Васильев.
Он почти наш современник. Его «непокорная глава» и по сей день вызывает нередко оторопь в тесных литературных кругах, где его запомнили дерзким, непредсказуемым. В свое время и, видимо, неслучайно А. М. Горький провел параллель с Есениным. Михаил Голодный, обращаясь к Павлу Васильеву, напомнил:

Я знаю: он снился тебе - забияка,
Повисший в петле над раскрытым окном.

Ох, поздно ж, пташечка, ты запела,
Что мы порешили – не перерешить.
Смотри, как бы кошка тебя не съела,
Смотри, как бы нам тебя не придушить…

А запел Павел Васильев действительно «поздно». Он самый молодой и самый яркий из всей плеяды поэтов, близких по духу Сергею Есенину. В 1925 году, когда Есенин погиб в Ленинграде, ему было пятнадцать лет, и его дар созревал в глубине азиатских просторов.
В Москве начала 30-х годов он застал близких друзей Есенина: Василия Наседкина (шурина Есенина), Ивана Приблудного, Петра Орешина, Сергея Клычкова, Николая Клюева, да сына поэта Юру, который был его моложе на четыре года. Со всеми познакомился и подружился. И даже Николай Клюев, поэт глубоко патриархальный, из среды староверов оценил огромный эпический дар Павла Васильева.
Сергей Есенин, «соловей Рязанской земли», как бы примирил в себе два великих начала: глубинную мощь староверов с их духовными стихам и вольнолюбивые песни сродни казачьим. Николай Клюев с запада, Павел Васильев с востока и Сергей Есенин из глубины России, каждый в свой срок свершили трудный исход, чтобы встретиться и разминуться на российских просторах. Встречу Павла Васильева с Есениным их явный недруг Михаил Голодный обозначил как встречу во сне и даже предсказал Павлу Васильеву, что это его смертный сон, ибо глубинная связь с Есениным не прощалась.
В 1933 году за четыре года до расстрела Павел Васильев в поэме «Одна ночь» вспомнил гибель Есенина:

Я ненавижу сговор собачий,
Торг вокруг головы певца.
Когда соловей Рязанской земли
Мертвые руки
Скрестил - Есенин, -
Они на плечах его понесли,
С ним расставались,
Встав на колени.
Когда он,
Изведавший столько мук,
Свел короткие с жизнью счеты,
Они стихи писали ему,
Постыдные, как плевки
И блевота.
Будет.
Здесь платят большой ценой
За каждую песню
Уходит плата
Не горечью, немочью и сединой,
А молодостью,
Невозвратимым раскатом.

Но сам ли Есенин «свел короткие с жизнью счеты» или с ним свели счеты? Из сопоставленья документальных материалов явствует, что Сергей Есенин был убит. А вслед за ним расстреляли Павла Васильева. И в ряду первых поэтов России, поэтов-мучеников, стоят рядом эти два имени. В 1934 году Павел Васильев писал:

По-разному нам петь было дано,
Певучий дом наш оскудел, как улей,
Не одному заказаны давно
Дороги к песне шашкой или пулей…

Его, как известно, арестовывали несколько раз. Сохранились скупые документы, которые я считаю своим долгом дополнить воспоминаниями ближайшего друга поэта Сергея Александровича Поделкова. После выхода моей книги «Златоглавый. Тайны жизни и гибели Сергея Есенина» в 1995 году Сергей Александрович пригласил меня к себе домой и стал рассказывать о травле Павла Васильева.
Молодой поэт дружил с Леонидом Мартыновым, Сергеем Марковым, Евгением Забелиным, стихи которых были посвящены проклятому и расстрелянному адмиралу Колчаку. Сочувствуя адмиралу, Павел Васильев написал две эпиграммы антисталинскую и антитроцкистскую. Они сохранились в «Деле Сибирской бригады» 1932 года. Павел Васильев не вмещался ни в какие рамки. Самый молодой, на вид парень-рубаха. На допросах читал стихи, а следователь И. И. Илюшенко, с которым жизнь еще сведет Поделкова, записывал:

Рыдают Галилеи в Нарсудах,
И правда вновь в смирительных рубашках.
Нa север снова тянутся обозы,
И бычья кровь (крестьянская) не поднялась в цене 1 .

Ему дали срок три года условно. Возможно, надо было отпустить кого-то вместе со Львом Черноморцевым, которого уже тогда, по словам Поделкова, наиболее осторожные воспринимали как провокатора и обходили стороной его кунцевскую дачу. А Павел Васильев осторожным не был, да и жить-то ему было негде. Пригласил его Черноморцев на дачу в Кунцево, он решил пожить там с любимой, и тут же стихи «Любовь на Кунцевской даче». Это время Галина Анучина вспоминала как самое счастливое в своей жизни, несмотря на арест Павла, ведь тогда он вернулся.
В последний раз они встретились в Омске, где Галина жила с маленькой дочкой Наташей, похожей на отца. Так он и запомнился ей в осеннем саду среди буйной сибирской природы на пороге зимы. Беда приближалась.
Огромный поэтический дар Павла Васильева нельзя было не заметить. Он мыслил поэмами: «Песнь о гибели Казачьего войска», «Соляной бунт». И это только начало творчества. За несколько лет жизни им написано четырнадцать поэм. И с первых же строк «Песни о гибели Казачьего войска» предчувствие:

Разве не припомнишь ты
Обо мне -
Ледяное кружево
На окне.

Чтобы петь на ледяных ветрах, нужна огромная сила. И он ощущал ее в себе. Его испугались. Он мог писать о чем угодно и даже о новой действительности на старый лад. Окрестили кулацким, чтобы хоть как-то объяснить для себя эту неуемную силу слова. Подключить А. М. Горького к травле не составило особого труда. «Литературные забавы» - так озаглавил А. М. Горький свою статью, опубликованную в преддверии I съезда писателей 14 июня 1934 года одновременно в «Правде», «Известиях», «Литературной газете», «Литературном Ленинграде» и в журнале «Литературная учеба». Великий пролетарский писатель увещевал, хвалил, предостерегал. Его юркие последователи, литературные прихлебатели ухватились за самую крепкую фразу: «Расстояние от хулиганства до фашизма короче воробьиного носа». Так появился ярлык. Он знал, что по правилам игры надо написать открытое письмо А. М. Горькому, униженно каяться, обещать прекратить скандалы и главное заявить о своей полной лояльности к власти. Писал с той легкостью и развязанностью, на которую был способен только он один. В подобных случаях друзьям говорил: «Я циник». Прославленный пролетарский писатель принял «раскаяние», слегка растрогался и снизошел до ответа. Капкан захлопнулся:

Тяжело мне, волку,
На волчьих охотах, -

писал Павел Васильев. Как вспоминал Поделков, в гневе он был непредсказуем, а если знал, что перед ним стукачи, находил самое емкое слово.
После его драки с Джеком Алтаузеном появилась статья в «Правде». Одни литераторы подписали ее с нескрываемой радостью, другие под сильным нажимом. Среди них были и талантливые поэты. Но между талантом и гением бездна, о чем поведал нам Пушкин в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери».

«ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
В течение трех последних лет в литературной жизни Москвы почти все проявления аморально-богемных или политически-реакционных выступлений и поступков были связаны с именем поэта Павла Васильева.
Опираясь на странную и неизвестно откуда идущую поддержку, этот человек совершенно безнаказанно делает все для того, чтобы своим поведением бросить вызов писательской общественности.
Меры воздействия (и воспитательные, и репрессивные) никакого результата не дали. Павел Васильев, исключенный из союза писателей за систематическое хулиганство, игнорировал и суровое предупреждение А. М. Горького в статье “Литературные забавы” и многочисленные другие предупреждения советской печати.
Последние факты особенно разительны. Павел Васильев устроил отвратительный дебош в писательском доме по проезду Художественного театра, где он избил поэта Алтаузена, сопровождая дебош гнусными антисемитскими и антисоветскими выкриками и угрозами расправы по адресу Асеева, и других советских поэтов. Этот факт подтверждает, что Васильев уже давно прошел расстояние, отделяющее хулиганство от фашизма.
Ко всему сказанному присоединяется и то, что Васильев своим цинично-хулиганским поведением и своей безнаказанностью стимулирует реакционные и хулиганские настроения среди определенного слоя окололитературной молодежи. Больше того, Васильев окружил себя группой “литературных молодчиков” носителей самых худших богемских навыков. В разговорах с молодыми он постоянно бравирует своей безнаказанностью и своим хулиганством, добиваясь определенного направления в формировании характера этих молодых литераторов.
Все сказанное подтверждает, что реакционная творческая практика Васильева органически сочетается с характером его общественного поведения и что Павел Васильев - это не бытовая “персональная” проблема.
С именем Павла Васильева, кроме всего прочего, связано такое явление в нашей лит. жизни, как возникновение и процветание всяких “салонов” и “салончиков”, фабрикующих непризнанных гениев и создающих им искусственные «имена».
Мы считаем, что необходимо принять решительные меры против хулиганства Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности оголтелое хулиганство фашистского пошиба не сойдет безнаказанно.
А. Прокофьев, Н. Асеев, В. Луговской, А. Сурков, В. Инбер, Б. Корнилов, Б. Иллеш, М. Голодный, Д. Алтаузен, К. Зелинский, Н. Браун, С. Кирсанов, Б. Агапов, А. Гидаш, В. Саянов, А. Решетов, И. Уткин, Безыменский, В. Гусев, А. Жаров» 2 .

А то, что произошло на самом деле, в те дни никого не интересовало. Немногие, как Сергей Поделков, знали, что Павла опять заманили в пьяную компанию и на этот раз завели разговор не о политике тут бы он, возможно, смолчал, заговорили о женщине развязно, оскорбительно. Он вскипел, началась драка. Все кричали, и он кричал. А потом автора «Стихов в честь Натальи» записали в «хулиганы фашистского толка». К Джеку Алтаузену ни у кого не было претензий. Он отличался целеустремленностью:

Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского, Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славит,
Из за прилавками Октябрь застал.
Случайно мы им не свернули шею,
Я знаю, это было бы подстать.
Подумаешь, они спасли Рассею!
А может, было лучше не спасать?

Павел Васильев для Джека Алтаузена и его единомышленников был не меньшим идейным врагом. За разгромной статьей в «Правде» мог последовать только арест. Павел Васильев написал «Прощание с друзьями»:

Друзья, простите за все - в чем был виноват,
Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.
Ваши руки стаями на меня летят -
Сизыми голубицами, соколами, лебедями…

Так же прощался с друзьями, которые его вязали, есенинский Пугачев, называя их дорогими, хорошими.
Но для Павла Васильева это было только начало развязки. На этот раз его освободили досрочно, благодаря неожиданному запросу И. В. Сталина, который поинтересовался судьбой поэта.
Из рязанской тюрьмы в Москву Павла Васильева привез писатель Сергей Малашкин по поручению В. М. Молотова. На радостях Павел Васильев даже написал стихи о Демьяне Бедном, с которым встретился на Красной площади в Первомайский день. Но от какой бы то ни было помощи со стороны власть имущих в разговоре с Ежовым он благоразумно отказался, даже от квартиры, объяснив, что живет у своей жены Елены Вяловой на Палихе и ни в чем не нуждается.
Однако на свободе ему было суждено оставаться недолго. 6 февраля 1937 года его арестовали прямо на улице. Так торопились, что ордер на арест оформили только через два дня за подписью Агранова.
А Сталину, чтобы не возникло опять неожиданных поползновений, донесли, что контрреволюционеры выбрали именно Павла Васильева, талантливейшего поэта эпохи, вышедшего из среды крестьян, для подготовки террористического акта, поскольку всем известно, что вождь иногда беседует с поэтами.
Все «доказательства» в «Деле № 11245», которое тщательно отшлифовалось на протяжении нескольких месяцев. Борьба шла за каждое слово в окончательной формулировке обвинительного заключения 3 .
Поначалу допросы проводил следователь И. И. Илюшенко, который в 1932 году вел «Дело» так называемой «Сибирской бригады», и у Павла Васильева была надежда: обойдется; антисоветские разговоры - это не смертельно, сошлют на Север. Но вскоре нерасторопного Илюшенко отстранили от ведения «Дела» и прислали Павловского, умевшего добиваться нужных показаний. Для таких, как Павел Васильев существовала Лефортовская тюрьма с пытками, после которых признавали любые обвинения.
Через четыре месяца Павел Васильев подписал, что дал согласие «на личное участие в совершении террористического акта против тов. Сталина», что и требовалось доказать вождю.
Последняя зацепочка за жизнь - унизительное покаянное письмо. И он написал его так на всякий случай, с надеждой на чудо.
Его расстреляли 16 июля. Самые ретивые товарищи по перу выступили с одобрением. А потом мешали даже его посмертной реабилитации.
Благороднее многих маститых литераторов оказался следователь Илюшенко 4 . Пораженный тем, как из жизни вытесняют гениального поэта, он запомнил его стихи, видимо, последние, посвященные Елене Вяловой:

Снегири взлетают красногруды…
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом северном краю…

А возможно, эти строки врезались в память следователя, потому что он вместо Павла Васильева оказался на дальнем Севере. Не самая большая цена за проявленную нерасторопность. Он знал, что по расстрельному «Делу» Павла Васильева его непременно вызовут опять. Оставалось бежать из Норильска и жить под чужой фамилией до наступления лучших времен.
И вот, наконец, его попросили припомнить последние стихи Павла Васильева. В годы всеобщей реабилитации он встретился с близким другом поэта. Сергей Поделков прошел войну, вернувшись из лагерей, в которые он угодил в 35-м, вслед за Павлом Васильевым. Иногда Сергею Александровичу думалось, что, видимо к счастью, он не был досрочно освобожден, как его бесстрашный, неуемный друг, «неистовый детеныш Иртыша», для которого досрочное освобождение обернулось новым «Делом». Постепенно многое начало проясняться. В памяти всплывали все новые и новые подробности. Вспомнилось:
- Будет знать, с кем целоваться, - процедил Джек Алтаузен при встрече в писательском клубе в 1940-м.
Уже тогда Сергей Поделков понял, что травля Павла Васильева началась неслучайно. Человек он был крайне неосторожный, заметный. А вот и точка отсчета, о которой напомнил Поделкову «поэт-комсомолец». В тот весенний день 1935 года в скверике Литературного института Павел Васильев расцеловал при встрече своего друга и обругал со свойственной ему бесшабашностью и дерзостью стоящих поблизости стукачей. Самого Джека среди них в тот день не было. Значит, ему все это рассказали в деталях, и оставалось только выбрать удобный момент и затеять ссору. А потом на Павла Васильева навалились всей стаей, всей мощью писательского союза и казалось, что одолели. Но он всегда знал, что ему суждено «восстать и победить». Павел Васильев - гений XXI века.
Еще в раннем детстве он, словно приложил ухо к земле и услышал былые и грядущие звуки. Это только ему свойственно такое удивительное упоение словом, обретающим в творчество живую плоть. Он мог живо писать любой предмет, и тот под его вдохновенным пером становился частицей мирозданья. Он увидел и «скачущий» по степи ветер, и «золотую пургу овса» и как «толпится» в горнице синий свет.
Порой кажется, что он гнет слова, словно подковы. Да и сам он ощущал себя мастером, отливающим «жеребцов из бронзы гудящей с ноздрями, как розы». В его поэзии неуемная сила, словно чаша жизни, переполнена через край. В стихотворении «Горожанка», обращенном к Наталии Кончаловской, он писал:

Эту прелесть водяного тока
Я сравню, с чем хочешь, для тебя.

Его расстреляли, а горожанка вышла замуж за баснописца. Но разве можно забыть свою юность и его любовь?
Бесприютный, нищий, он жил стихами. Наталия Кончаловская вспоминала:
«Читал он обычно стоя, читал только наизусть, даже только написанные стихи, выразительно жестикулируя, и лицо его с тонко трепещущими ноздрями становилось красивым, вдохновенным, артистичным от самой природы. И это был подлинный талант, всепобеждающий, как откровение, как чудо…» 5
И далее:
«Павел часто выступал и имел успех. Был случай, когда на вечере поэзии в Доме литераторов Борис Пастернак должен бил выступать после Васильева. Павел как раз читал “Стихи в честь Натальи” и был встречен такими овациями, что Пастернак, выйдя на эстраду, вдруг объявил: ”Ну, после Павла Васильева мне здесь делать нечего!” - повернулся и ушел» 6 .
В свое время, вглядываясь в удивительного юношу, Николай Клюев предсказал ему в своих стихах судьбу легендарного непобедимого единорога. А нам остается вспомнить: это священный образ, который, впитав в себя многовековые традиции многих культур и замкнув собой древние предания, стал частью жизни там, где дорожат поэзией и культурой.
Далеко было до него стихотворцам, громыхающим метафорами и даже людям талантливым. Он разглядел мудрый замысел мира. В его поэзии живет Бог. Иначе откуда эти «вифлеемские звезды российского снега»? Он уловил сиянье Слова.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Дело «Сибирской бригады» № 577559. - Архив НКВД-КГБ.
2 Письмо в редакцию. - В газ. «Правда», 1935, 24 мая.
3 Дело № 11245. - Архив НКВД-КГБ.
4 Из «Протокола допроса свидетеля 30 марта 1956 года»:
«Фамилия Имя. Отчество: Илюшенко Илья Игнатьевич.
Возраст: 1889 год рождения.
Место рождения: Город Стародуб, Орловской области.
Пенсионер. Подполковник запаса.
Женат. В Советской Армии с 1919 по 1922 год, с 1926 по 1946 год.
Национальность: еврей.
Образование: незаконченное высшее.
Происхождение: из мещан.
Не судим.
Партийность: беспартийный. Был член с 1931 по 1941 год. Был исключен заочно с формулировкой «за невыполнение оперативных указаний руководства».
5 Кончаловская Н. П. Слово о поэзии Павла Васильева. - В кн.: Воспоминания о Павле Васильеве. Алма-Ата: Жазуши, 1989, с. 263.
6 Указ. изд., с. 265-266.

Павел Николаевич Васильев (23 декабря 1909 (5 января 1910), Зайсан, Семипалатинская губерния - 16 июля 1937, Москва) - русский советский поэт, родоначальник (по определению С. Клычкова) «героического периода» в русской литературе - «эпохи побеждающего в человеческой душе коммунизма».
Родился 5 января 1910 г. (23 декабря 1909 г. по ст. ст.) в Зайсане (ныне Республика Казахстан). Отец - Николай Корнилович Васильев (1886-1940), сын пильщика и прачки, выпускник Семипалатинской учительской семинарии. Мать - Глафира Матвеевна, урожд. Ржанникова (1888-1943), дочь крестьянина Красноуфимского уезда Пермской губернии. В 1906 г. супруги Васильевы приехали в Зайсан, где Николай Корнилович поступил учителем в приходскую школу. Два первых ребёнка, Владимир и Нина, умерли в младенчестве. Боясь за судьбу третьего, Павла, Васильевы в 1911 г. переехали в Павлодар, где Николай Корнилович преподавал на педагогических курсах.
Васильевы часто переезжали по местам службы Николая Корниловича: в 1913 г. - в станицу Сандыктавскую; в 1914 г. - в Атбасар; в 1916 г. - в Петропавловск, где Павел поступил в первый класс; в 1919 г. - в Омск, где Н. К. Васильев оказался, будучи мобилизован в армию Колчака. В конце 1920 г. Васильевы вернулись в Павлодар, где поселились у родителей Глафиры Матвеевны. Павел учился в 7-летней школе, находящейся в ведении Управления водного транспорта, которой заведовал его отец, затем - в школе II ступени. Летом 1923 г. отправился в организованное для учащихся плавание на пароходе вверх по Иртышу до озера Зайсан.
Первые стихи написал в 1921 г. По просьбе учителя литературы написал стихотворение к годовщине смерти В. И. Ленина, ставшее школьной песней.
По окончании школы, в июне 1926 г. уехал во Владивосток, несколько месяцев проучился в Дальневосточном университете, где прошло его первое публичное выступление. Участвовал в работе литературно-художественного общества, поэтической секцией которого руководил Рюрик Ивнев. В конце 1926 г. появились первые публикации стихов Васильева во владивостокской газете «Красный молодняк».
В начале декабря уехал в Москву. По пути останавливался в Хабаровске, Новосибирске, Омске, где участвовал в литературных собраниях и печатался в местной периодике. В Москву приехал в июле 1927 г., по направлению Всероссийского Союза писателей поступил на литературное отделение Рабфака искусств им. А. В. Луначарского (не окончил).
В 1928 г. жил у родителей в Омске, участвовал в местной литературной жизни. В августе Васильев и Н. Титов отправились в странствие по Сибири и Дальнему Востоку. Работали культмассовиками, охотниками, матросами, старателями на золотых приисках на Селемдже, о чём Васильев рассказал в книгах очерков «В золотой разведке» (1930) и «Люди в тайге» (1931); много печатались, часто подписываясь псевдонимами «Павел Китаев» и «Николай Ханов». По возвращении с приисков в Хабаровск вели богемный образ жизни, вызвав осуждающие отклики в прессе, после появления которых Васильев уехал во Владивосток, где публиковал очерки в газете «Красное знамя».
Осенью 1929 г. приехал в Москву. Работал в газете «Голос рыбака», в качестве специального корреспондента ездил на Каспий и Арал.
Весной 1932 г. арестован, вместе с Е. Забелиным, С. Марковым, Л. Мартыновым и другими сибирскими литераторами, по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов - дело т. н. «Сибирской бригады», - однако осуждён не был. В1934 г. против Васильева развернулась кампания травли, в ходе которой его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества, начало которой положила статья М. Горького «О литературных забавах». В январе 1935 г. исключён из Союза писателей, в июле вновь арестован и осуждён за «злостное хулиганство», срок отбывал в Рязанской тюрьме; освобождён весной 1936 г.
В 1936 г. на экраны СССР вышел фильм «Партийный билет», в котором Павел Васильев стал прообразом главного героя - «шпиона», «диверсанта» и «врага народа».
В феврале 1937 г. арестован в третий раз, 15 июля приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина. Расстрелян в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937. Похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве.
В 1956 году посмертно реабилитирован. Заново разгорелись споры о его политической позиции, в ходе которых поэта достойно защищал C. Залыгин. Большую роль в восстановлении доброго имени, в собирании и издании разрозненного тогда творчества Васильева сыграли его вдова Елена Александровна Вялова-Васильева (1909-1990) и его свояк и литературный покровитель Иван Гронский (в 1930-е гг. ответственный редактор газеты «Известия» и журнала «Новый мир»), а также поэты Павел Вячеславов, Сергей Поделков и Григорий Санников, на свой страх и риск собиравшие и хранившие произведения Васильева, в т. ч. неизданные.

Творчество
В стихах Васильева сочетаются фольклорные мотивы старой России с открытым, лишённым штампов языком революции и СССР. Выросший в Казахстане среди прииртышских казачьих станиц, основанных потомками новгородских ушкуйников, ходивших на Обь ещё в XIV веке, будущий поэт с детства впитал две великие культуры - древнерусскую и казахскую, что позволило ему стать своеобразным мостом между противоположностями - Востоком и Западом, Европой и Азией.
Поэзия Васильева исполнена самобытной образной силы. Сказочные элементы сочетаются в ней с историческими картинами из жизни казачества и с революционной современностью. Сильные личности, мощные звери, жестокие события и многоцветные степные ландшафты - всё это смешивается и выливается у него в экспрессивные, стремительные сцены в стихах с переменным ритмом.
- Вольфганг Казак
В поэме «Кулаки», которую считали «одним из самых значительных» произведений поэта, им ярко показана разноплановость советской деревни, невозможность быстро привыкнуть к обобществлению и коллективизации, борьба с кулаками, ведущаясясоветской властью и часто приводящая к трагическим последствиям.
В своей последней, во многом автобиографической поэме «Христолюбовские ситцы» (1935-1936) Павел Васильев изобразил грядущий постсоветский период развития страны и показал в образе Игнатия Христолюбова мучительный, но неизбежный процесс формирования героического человека будущего - художника и творца, сочетающего в себе идеалы Христа с практическими делами Ленина, - гения, способного преодолеть пороки этого мира.
Огромная взрывная сила мыслей и образов Павла Васильева основана на страстной вере поэта в то, что увековеченное им в стихах «прекраснейшее, выспренное» будущее страны и мира безусловно будет воплощено в жизнь новыми героями, идущими по его стопам.
взято с

Для современников его талант был очевиден. Приведённые выше строки Рюрика Ивнева — далеко не единственные, в которых этот патриарх русской поэзии сравнивал Павла Васильева с Сергеем Есениным, своим близким другом. Алексей Толстой отозвался о нём, как о советском Пушкине. Анатолий Луначарский считал его восходящим светилом новой русской поэзии. Владимир Солоухин ставил его имя сразу вслед за именами Пушкина, Лермонтова, Блока и Есенина. А Борис Пастернак в 1956 году написал о нём такие слова:

В начале тридцатых годов Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в своё время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью и силой своего дара и безмерно много обещал, потому что, в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы…

На очень крупном поэтическом сайте (цитирую самую верхнюю строчку главной страницы: «Первый крупный поэтический сервер русской сети; на сегодня — 19702 стихотворения, 194 поэта, 891 статья» ) рассказывается, наверное, обо всех, кто оставил в нашей поэзии хоть сколько-нибудь заметный след. В общем списке перечислены там и корифеи, и не очень.

Эдуард Багрицкий там есть. Агния Барто. Есть Демьян Бедный, Виктор Боков, Константин Ваншенкин. Евгений Долматовский и Вера Инбер. Наум Коржавин и Василий Лебедев-Кумач. Александр Кочетков и Николай Рубцов. Илья Сельвинский и Николай Тихонов. Сергей Михалков и Лев Ошанин. Алексей Сурков и Степан Щипачёв.

Разумеется, есть там и Пушкин, и Маяковский, и Лермонтов, и Горький, и Есенин, и Блок, и Мандельштам, и Бунин, и Ахматова, и Бродский…

Есть там и те талантливые молодые поэты послереволюционных лет, чьи жизни оборвались так рано и так трагически. Мы уже писали о некоторых из них: Павел Коган , Борис Корнилов , Иосиф Уткин , Дмитрий Кедров , Семён Гудзенко .

Кого там только нет…

Павла Васильева там — нет.