Ещё о русском языке. Аналитические и синтетические языки.
Слон догоняет Моську. «Источник» действия - слон; действие «приложено» к Моське. Моська догоняет слона. Здесь Моська - источник действия; направлено оно на слона. Как мы об этом догадываемся? По окончаниям в словах. Если Моська - то это подлежащее, источник действия; Моську - это дополнение, не источник действия. Как ни перетасовывай слова в предложении, все равно слово Моську будет дополнением: Моську догнал слон. Догнал слон Моську… Порядок слов не показывает, где подлежащее, где дополнение. Показывают это окончания: -а, -у в слове Моська, нулевое и -а в слове слон.
Вот слово из какого-то нам неизвестного предложения: волну. Подлежащее это или нет? Ясно, что не подлежащее: само слово, своим составом, окончанием -у, говорит, что оно - дополнение.
Итак, грамматические значения могут выражаться в самом слове, в его строении, например с помощью окончаний, или грамматических чередований, или удвоения основы… Но эти же грамматические значения могут находить свое выражение и вне слова - в предложении. Пример - английские предложения: A dog runs down an elephant - Собака догоняет слона; An elephant runs down a dog - Слон догоняет собаку. Кто кого догоняет - узнаем только из всего предложения, об этом говорит порядок слов, и только он. Есть языки, где грамматические значения выражаются главным образом внутри слова: латинский, древнегреческий, русский, польский, финский… Такие языки называются синтетическими: у них в слове объединяются, образуют синтез, лексические и грамматические значения. Есть языки, где грамматические значения выражаются главным образом вне слова, в предложении: английский, французский и все изолирующие языки (см. Изолирующие языки), например вьетнамский. Такие языки называются аналитическими, у них слово - передатчик лексического значения, а грамматические значения передаются отдельно: порядком слов в предложении, служебными словами, интонацией...
Одни языки явно имеют пристрастие выражать грамматические значения средствами предложения, преимущественно используя аналитические показатели, а другие сосредоточивают эти показатели внутри слова.
Нет абсолютно синтетических языков, т. е. таких, которые бы не прибегали к грамматическому анализу. Так, русский язык синтетический, но в нем используются многие служебные слова - союзы, предлоги, частицы, грамматическую роль играет интонация. С другой стороны, и полностью аналитические языки - редкость. Даже во вьетнамском языке некоторые служебные слова имеют наклонность приближаться к положению аффикса.
Языки изменяются. Например, русский язык, отчетливо синтетический, обнаруживает медленное движение в сторону аналитизма. Это движение микроскопично, оно проявляется в незначительных деталях, но этих деталей - ряд, а других деталей, показывающих проти-водвижение, т. е. действующих в пользу усиления синтеза, нет. Вот пример: вместо формы граммов, килограммов (родительного падежа множественного числа) в бытовой речи часто употребляется - в роли этого падежа - форма без -ов: триста грамм сыра, пять килограмм картошки. Строгая литературная норма требует в этих случаях граммов, килограммов. Новые, недавно получившие распространение единицы измерения в системе СИ тоже имеют в родительном падеже множественного числа форму, равную форме именительного падежа: сто бит, эман, гаусс, ангстрем и т. д., причем уже в качестве нормы. Разница как будто небольшая - сказать граммов или грамм. Но заметьте: граммов - сама форма говорит, что это родительный падеж множественного числа. Грамм - это форма именительного падежа единственного числа и родительного падежа множественного числа. Различить их можно только в предложении. Следовательно, точное указание на падеж перелагается с «плеч» слова на «плечи» предложения. Факт частный, это - незначительная деталь, но многие детали слагаются в общую картину: аналитические тенденции в русском языке XX в. усиливаются.
Оказалось, что чем моложе поколение, тем более склонно оно использовать аналитические конструкции - в случаях, когда язык дает возможность выбирать между аналитизмом и синтетизмом. Все это вместе позволяет говорить, что русский литературный язык последнего столетия медленно накапливает черты аналитизма. Как далеко зайдет это движение?
Будет ли продолжаться оно в будущем? Предсказать трудно. Но нет сомнения, что - при крайне медленном темпе изменений - наш язык в течение ближайших столетий будет оставаться ярко синтетическим.
// Энциклопедический словарь филолога (языкознание)
/Сост. М. В. Панов.- М.: Педагогика, 1984 - с.: 25-26
Раздел очень прост в использовании. В предложенное поле достаточно ввести нужное слово, и мы вам выдадим список его значений. Хочется отметить, что наш сайт предоставляет данные из разных источников – энциклопедического, толкового, словообразовательного словарей. Также здесь можно познакомиться с примерами употребления введенного вами слова.
Что значит "синтетические языки"
Энциклопедический словарь, 1998 г.
синтетические языки
класс языков, в которых грамматические значения выражаются в пределах слова с помощью аффиксов или внутренней флексии, напр. русский, немецкий, литовский и др. индоевропейские языки.
Синтетические языки
типологический класс языков, в которых преобладают синтетические формы выражения грамматических значений. С. я. противопоставляются аналитическим языкам, в которых грамматические значения выражаются при помощи служебных слов, и полисинтетическим языкам, в которых в пределах цельнооформленного комплекса (внешне напоминающего слово) объединено несколько именных и глагольных лексических значений. Основание для деления языков на синтетические, аналитические и полисинтетические по сути является синтаксическим, поэтому это деление пересекается с морфологической классификацией языков, но не совпадает с ней. Деление языков на синтетические и аналитические предложил А. Шлегель (только для флективных языков), А. Шлейхер распространил его на языки агглютинативные. Морфемы, входящие в слово в С. я., могут объединяться по принципу агглютинации, фузии, претерпевать позиционные чередования (например, тюркский сингармонизм). Синтетические формы встречаются в значительной части языков мира. Поскольку язык в принципе не бывает типологически однородным, термин «С. я.» применяется на практике к языкам с достаточно высокой степенью синтеза, например тюркским, финно-угорским, большинству семито-хамитских, индоевропейским (древним), монгольским, тунгусо-маньчжурским, некоторым африканским (банту), кавказским, палеоазиатским, языкам американских индейцев.
Лит.: Кузнецов П. С., Морфологическая классификация языков, М., 1954; Успенский Б. А., Структурная типология языков, М., 1965; Рождественский Ю. В., Типология слова, М., 1969; Лингвистическая типология, в кн.: Общее языкознание, т. 2, М., 1972; Home К. М., Language typology 19th and 20th century views, Wash., 1966; Pettier B., La typologie, в кн.: Le langage, Encyclopedie de la Pleiade, v. 25, P., 1968.
Слон догоняет Моську. «Источник» действия - слон; действие «приложено» к Моське. Моська догоняет слона. Здесь Моська - источник действия; направлено оно на слона. Как мы об этом догадываемся? По окончаниям в словах. Если Моська - то это подлежащее, источник действия; Моську - это дополнение, не источник действия. Как ни перетасовывай слова в предложении, все равно слово Моську будет дополнением: Моську догнал слон. Догнал слон Моську... Порядок слов не показывает, где подлежащее, где дополнение. Показывают это окончания: -а, -у в слове Моська, нулевое и -а в слове слон.
Вот слово из какого-то нам неизвестного предложения: волну. Подлежащее это или нет? Ясно, что не подлежащее: само слово, своим составом, окончанием -у, говорит, что оно - дополнение.
Итак, грамматические значения могут выражаться в самом слове, в его строении, например с помощью окончаний, или грамматических чередований, или удвоения основы... Но эти же грамматические значения могут находить свое выражение и вне слова - в предложении. Пример - английские предложения: A dog runs down an elephant - Собака догоняет слона; An elephant runs down a dog - Слон догоняет собаку. Кто кого догоняет - узнаем только из всего предложения, об этом говорит порядок слов, и только он.
Есть языки, где грамматические значения выражаются главным образом внутри слова: латинский, древнегреческий, русский, польский, финский... Такие языки называются синтетическими: у них в слове объединяются, образуют синтез, лексические и грамматические значения. Есть языки, где грамматические значения выражаются главным образом вне слова, в предложении: английский, французский и все изолирующие языки (см. Изолирующие языки), например вьетнамский. Такие языкн называются аналитическими, у них слово - передатчик лексического значения, а грамматические значения передаются отдельно: порядком слов в предложении, служебными словами, интонацией...
Одни языки явно имеют пристрастие выражать грамматические значения средствами предложения, преимущественно используя аналитические показатели, а другие сосредоточивают эти показатели внутри слова.
Нет абсолютно синтетических языков, т. е. таких, которые бы не прибегали к грамматическому анализу. Так, русский язык синтетический, но в нем используются многие служебные слова - союзы, предлоги, частицы, грамматическую роль играет интонация. С другой стороны, и полностью аналитические языки - редкость. Даже во вьетнамском языке некоторые служебные слова имеют наклонность приближаться к положению аффикса.
Языки изменяются. Например, русский язык, отчетливо синтетический, обнаруживает медленное движение в сторону аналитизма. Это движение микроскопично, оно проявляется в незначительных деталях, но этих деталей - ряд, а других деталей, показывающих проти-водвижение, т. е. действующих в пользу усиления синтеза, нет. Вот пример: вместо формы граммов, килограммов (родительного падежа множественного числа) в бытовой речи часто употребляется - в роли этого падежа - форма без -оа: триста грамм сыра, пять килограмм картошки. Строгая литературная норма требует в этих случаях граммов, килограммов. Новые, недавно получившие распространение единицы измерения в системе СИ тоже имеют в родительном падеже множественного числа форму, равную форме именительного падежа: сто бит, эман, гаусс, ангстрем и т. д., причем уже в качестве нормы. Разница как будто небольшая - сказать граммов или грамм. Но заметьте: граммов - сама форма говорит, что это родительный падеж множественного числа. Грамм - это форма именительного падежа единственного числа и родительного падежа множественного числа. Различить их можно только в предложении. Следовательно, точное указание на падеж перелагается с «плеч» слова на «плечи» предложения. Факт частный, это - незначительная деталь, но многие детали слагаются в общую картину: аналитические тенденции в русском языке XX в. усиливаются.
Оказалось, что чем моложе поколение, тем более склонно оно использовать аналитические конструкции - в случаях, когда язык дает возможность выбирать между аналитизмом и синтетизмом. Все это вместе позволяет говорить, что русский литературный язык последнего столетия медленно накапливает черты аналитизма. Как далеко зайдет это движение? Будет ли продолжаться оно в будущем? Предсказать трудно. Но нет сомнения, что - при крайне медленном темпе изменений - наш язык в течение ближайших столетий будет оставаться ярко синтетическим.
Внушительное количество существующих или когда-либо существовавших языков неизбежно нуждается в классификации, одной из которых является разделение языков на синтетические и аналитические. Хотя существование этих двух типов является общепризнанным, о критериях, послуживших основой такой классификации, все еще ведутся дискуссии. Связано это с тем, что аналитичность или синтетичность языка можно вывести как из морфологических соображений, так и синтаксических.
Морфология
Этот раздел языкознания изучает грамматические формы слов. Существует две главные стратегии их образования: использование различных морфем (префиксов, аффиксов и флексий) или служебных слов. Соотношение между количеством морфем и количеством значащих слов в произвольно выбранном отрезке текста показывает индекс синтетичности языка. Американский лингвист Джозеф Гринберг подсчитал это соотношение. Для вьетнамского оно составляет 1,06 (то есть в отрезке текста длиной в 100 слов удалось обнаружить всего лишь 106 морфем), а для английского - 1,68. В русском языке индекс синтетичности колеблется от 2,33 до 2,45.
Метод Гринберга для установления разницы между аналитическими и синтетическими языками называется квантитативным. Он предполагает, что все языки с индексом синтетичности от 2 до 3 можно относить к синтетическим. Языки, для которых индекс меньше, являются аналитическими.
Синтаксис
Отсутствие морфологического показателя словоформы требует более строгого порядка слов, который позволяет устанавливать грамматические связи между лексемами. Уже из самого названия можно определить, какие языки называются языками аналитического строя: чтобы понять, о чем идет речь, нужно провести некоторый анализ высказывания, определить, что к чему относится. Помимо жесткого порядка слов, необходимо обращать внимание на интонацию. Если, например, в английском вопросительные предложения вводятся с помощью служебных слов, то в русском установить различия можно только с помощью интонации (например, "Мама пришла" и "Мама пришла?").
Грамматика
Синтаксические и морфологические принципы выделения аналитических и синтетических языков невозможно рассматривать отдельно. Нужно учитывать грамматический строй языка в целом, поскольку граница между двумя типами передачи информации часто выглядит зыбкой. Если в отношении английского можно уверенно сказать, что это язык аналитического строя (окончания -(e)s, -(e)d, -ing - вот, пожалуй, и все, что сразу вспоминается из английских морфем), то с русским ситуация сложнее: мы видим как активное использование флексий (например, падежные окончания), так и вспомогательных глаголов (в образовании будущего времени глаголов несовершенного вида). Сходная ситуация наблюдается и в других синтетических языках. Как и морфология, синтаксис - это лишь один из многих аспектов грамматики. И эти два раздела языкознания тесно связаны. Поэтому разницу в языках аналитического и синтетического строя можно установить лишь с позиций комплексного изучения грамматики.
Артикль
В качестве примера можно привести развитие артиклей. В подавляющем большинстве языков развивается из количественного числительного "один", а определенный - из указательного местоимения. Первоначально он играет синтаксическую роль: показывает, известен или не известен предмет слушающему. Но постепенно артикль приобретает и морфологическую роль, показывая род, число, а порой и падеж существительного. Особенно ярко это наблюдается в немецком языке, где артикль, как служебное слово, показывает морфологические характеристики существительного, но при этом он изменяется, присоединяя различные флексии. С учетом этой особенности немецкий язык - синтетический или аналитический? Для ответа требуется изучение именно грамматики в ее совокупности. Индекс Гринберга для немецкого языка демонстрирует его пограничное положение: 1,97.
Язык в развитии
Развитие сравнительного языкознания позволило лингвистам сформулировать принципы реконструкции языка, благодаря которым можно ознакомиться с грамматическим строем дописьменных языков. Благодаря этому известно, что связи между словами праиндоевропейского языка выражались с помощью присоединения различных морфем. В письменных языках наблюдается та же ситуация: латынь - явно синтетический язык, но возникшие на ее основе английский или французский ныне считаются аналитическими.
Фонетика
Простейшее объяснение этому состоит в изменении фонетического строя. Уже на этапе поздней латыни флексии, выражающиеся преимущественно гласными звуками, начинают произноситься нечетко, что ведет к унификации морфологических форм. Поэтому возникает необходимость в дополнительном маркировании грамматических связей: всю большую роль приобретают предлоги, вспомогательные глаголы и быстро развивающаяся категория артикля. Часто можно встретиться с ошибочным утверждением, что английский язык попросту утратил все падежи, кроме именительного (Subjective Case) и притяжательного (Possessive Case), возникшего на базе родительного. Иногда выделяется и винительный падеж (Objective Case). Но на самом деле произошло не отмирание падежей а их слияние. Нынешний общий падеж в английском сохранил в себе формы как древнего именительного, так и дательного падежей.
От анализа к синтезу
Существует и обратный процесс. Будущее время латинского языка образовывалось синтетически, но с изменением произношения всего его формы стали звучать одинаково. Как уже говорилось, в этом случае грамматика подстраивается под этот процесс, позволяя использование форм глагола habere в качестве вспомогательных. Эта особенность перешла в формирующиеся романские языки, однако ее эволюция на первый взгляд выглядит неожиданной. В испанском формы глагола haber стали окончаниями времени Futuro Simple de Indicativo, слившись с основой инфинитива. В результате возникли любимые (за их простоту) каждым изучающим испанский язык человеком формы будущего времени: comeré, comerás, comerá, comeremos, comeréis, comerán, в которых окончания -é, -ás, -á, -emos, -éis, -án свидетельствуют о том, что когда-то это время образовывалось с помощью вспомогательного глагола. Здесь уместно вспомнить и значение ударения и интонации для различения форм: такими же, но только безударными окончаниями образуется форма Futuro Simple de Subjuntivo.
Разновидности синтетических языков
Прежде преимущественно говорилось о синтетических языках такого типа, где главным инструментом формообразования является флексия. Необходимо заметить, что такая стратегия как раз требует использования различных служебных слов для уточнения грамматических связей. Например, русское слово "дом" имеет нулевое окончание, характерное как для именительного, так и для винительного падежа. Поэтому, чтобы продемонстрировать, что "дом" является не субъектом, а объектом действия, требуется использование различных предлогов.
Во за одной флексией не закреплено конкретного морфологического значения. Окончание -а в русском языке может выражать:
- именительный падеж единственного числа существительных 1-го склонения;
- родительный падеж единственного числа существительных 2-го склонения (а для одушевленных еще и винительный);
- именительный падеж множественного числа некоторых существительных мужского и среднего рода;
- женский род в формах прошедшего времени глаголов.
Но флективностью способы маркирования грамматических связей в синтетических языках не исчерпываются. Существуют в которых словоформы создаются путем последовательного присоединения различных суффиксов и префиксов, за которыми закреплено лишь одно грамматическое значение. Например, в венгерском языке суффикс -nak- выражает только значение дательного падежа, а -aren- в баскском - родительного.
Примеры синтетических языков
Наиболее яркими примерами выражения грамматических связей с помощью флексий могут похвастать латынь (особенно классического периода), древнегреческий и санскрит. Некоторые языки по этому признаку выделяются в полисинтетические, где использование служебных слов и вспомогательных глаголов практически не встречается. Такие языки составляют целые семьи, например, чукотско-камчатские или эскимосско-алеутские.
Отдельно следует сказать о славянских языках. Выше упоминалась проблема отнесения русского языка к синтетическому или аналитическому типу. Его развитие характеризуется последовательным размыванием системы глагольных времен (от старославянского осталось лишь настоящее, некоторые формы прошедшего и будущего) при сохранении разветвленной системы склонения именных частей речи. Все же можно с определенной долей уверенности говорить, что литературный русский язык является синтетическим. В некоторых диалектизмах наблюдается расширение аналитизма, выражающееся в формировании перфектных форм глагольных времен (например, "у меня корова подоена" вместо "я подоила корову", где конструкция "у меня" соответствует глаголу обладания "иметь", использующегося в построении перфектных форм).
Та же ситуация наблюдается и в других славянских языках за исключением болгарского. Это единственный славянский язык, в котором исчезла флективная стратегия склонения именных частей речи и сформировался артикль. Впрочем, некоторые тенденции к появлению артикля наблюдаются в чешском языке, где указательное местоимение ten и его формы для других родов предваряют существительное с целью указать на его известность слушателю.
Исчезновение безличных конструкций в языках индоевропейского происхождения представляется нам, в первую очередь, следствием анали- тизации, то есть перехода от синтетического строя к аналитическому. Для языков, тяготеющих к аналитическому устройству (французского, английского, итальянского, испанского, болгарского, датского), характерно выражение грамматических значений не формами самих слов, а интонацией предложения, служебными словами при знаменательных словах и порядком знаменательных слов. В синтетических языках (русском, древнегреческом, латинском, старославянском, литовском), напротив, грамматические значения выражаются в пределах самого слова (аффиксацией, внутренней флексией, ударением, супплетивизмом и т.д.). А.В. Шлегель называл следующие основные характеристики аналитических языков: 1) использование определённого артикля; 2) использование подлежащего-местоимения при глаголе; 3) использование вспомогательных глаголов; 4) использование предлогов вместо падежных окончаний; 5) использование перифрастических степеней сравнения с помощью наречий (Siemund, 2004, S. 170). Поскольку многие безличные конструкции являются наследием синтетического индоевропейского праязыка (см. ниже), их структура подразумевает существование обширной падежной системы, позволяющей чётко различать подлежащее и дополнение. При исчезновении соответствующих флексий неизменно выходят из употребления и зависящие от них импер- сональные конструкции. Те же, которые не зависят от разграничения субъекта и объекта, сохраняются (в частности, погодные типа Моросит), что противоречит тезису о смене иррационального типа мышления рациональным, якобы отразившейся в исчезновении имперсонала.
Если сравнить современный английский со значительно более синтетичным древнеанглийским, окажется, что почти исчезнувшие на сегодня безличные обороты употреблялись раньше в несоизмеримо большем объёме. Вот некоторые из них.
Природа:
Hit friest (Морозит); Hit winterlamp;cep (Холодает, наступает зима); Nit hagolad (Идёт град); Hit rind (Идёт дождь); Hit smwd (Идёт снег); Hit blamp;wd (Дует (ветер)); Hit styrmd (Штормит); Hit lieht (Сверкает (молния)); Hitpunrad (Гремит (гром)); Hit (ge)widerap (Распогодилось); Hit leohtad/frumlieht/dagad (Светает); Hit sefenlamp;cd famp;fnad (Вечереет) и т.д.
Физические и ментальные состояния:
Him camp;ld (Ему холодно); Him swiercd (У него потемнело перед глазами); Hit turnep abutan his heafod (У него кружится голова); Hine sec(e)p (Ему больно); Hit (be)cymd him to adle /geyfelad (Он заболел); Hine hyngred (Ему хочется есть); Hine pyrst(ed) (Ему хочется пить); Him (ge)licad (Ему нравится); Him gelustfullad (Емурадостно); Him (ge)lyst(ed) (Ему хочется); Hine (ge)hriewd / hreowsad (Он раскаивается); Him (ge)scamap (Ему стыдно); Hine priet (Ему надоело); Him ofpynced (Ему горестно, неприятно); Him (ge)m^t(ed) / (ge)swefnad (Ему снится); Him (ge)pync(e)d (Ему кажется); Him mispync(e)d (Он заблуждается); Him (ge)tweod / (ge)tweonad (Он сомневается) и т.д.
Модальные значения:
(Hit) Behofad / (ge)neodad / bepearf (Надо); Gebyred / gedafenad / be- lim(e)d /gerist (Следует), Liefd (Можно) и т.д.
Всего в книге Н. Валена «Древнеанглийские безличные глаголы», откуда взяты эти примеры, описан 121 глагол с безличными значениями (у некоторых их было несколько), из них 17 глаголов помечены “uncertain impersonalia” (Wahlen, 1925). Достаточно подробный список безличных глаголов, употреблявшихся в различные периоды истории в английском языке, можно найти также в книге «Диахронный анализ английских безличных конструкций с экспериенцером» (Krzyszpien, 1990, р. 39-143). Все глаголы употреблялись в форме 3 л. ед. ч., то есть той же, что и в русском (McCawley, 1976, р. 192; Pocheptsov, 1997, р. 482). Субъекты при них, если таковые вообще присутствовали, стояли в дативе или аккузативе. Конструкции, не требовавшие дативных и аккузативных субъектов, в большинстве своём сохранились по сей день, остальные же, за редкими исключениями, исчезли, поскольку не вписывались в новый порядок слов «подлежащее (ном.) gt; сказуемое gt; дополнение (акк.)».
Как видно по переводам, у некоторых безличных конструкций древнеанглийского языка в русском нет точных эквивалентов, из-за чего для передачи их смысла были использованы личные конструкции. Хотя список этот далеко не полный, есть все основания полагать, что сфера безличности всё же была даже в древнеанглийском значительно менее развита, чем в современном русском. Обусловлено это, однако, не особенностями национального характера германцев, а значительной степенью аналитизации древнеанглийского. Падежей в нём было не шесть, как в древнерусском, русском и протогерманском языках (Ringe, 2006, р. 233; Букатевич и др., 1974, с. 119; Борковский, Кузнецов, 2006, с. 177; Bomhard, Kerns, 1994, р. 20), и не восемь, как в индоевропейском языке (номинатив, вокатив, аккузатив, датив, генитив, инструменталис, аблатив и локатив) («Атлас языков мира», 1998, с. 28; “The Cambridge History of the English Language”, 1992. Vol. 1, р. 4748; Brugmann, 1904, S. 417-445; Mallory, Adams, 2006, р. 56; Hudson-
Williams, 1966, р. 46; Green, 1966, р. 10; Emerson, 1906, р. 160), а всего четыре (с остатками пятого); уже тогда, как видно по примерам из первой группы, применялось, хотя и не всегда, формальное подлежащее it (д.-англ. hit); уже тогда зарождались артикли и прочие служебные слова, а двойственное число встречалось только в нескольких окостенелых формах (Jespersen, 1918, р. 24; Jespersen, 1894, р. 160; Emerson, 1906, р. 182; Moore, 1919, р. 49; Mitchell, Robinson, 2003, р. 19, 106-107; Аракин, 2003, с. 73-74, 143). Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что даже древнеанглийский отстоит от индоевропейского праязыка значительно дальше, чем современный русский. Этим обстоятельством отчасти обусловлено и меньшее количество безличных конструкций. Подчеркнём, однако, что наиболее активная фаза аналитизации датируется 1050-1350 гг., причём именно степенью синтетизма / аналитизма среднеанглийский наиболее отличается от древнеанглийского (Janson, 2002, р. 157; Meiklejohn, 1891, р. 317-318), называемого также «периодом полных окончаний» (Krapp, 1909, р. 62).
По методике типологических индексов Дж. Гринберга индекс синтетичности английского языка имеет значение 1,62-1,68, русского - 2,45-3,33 (для сравнения: древнецерковнославянского - 2,29, финского - 2,22, санскрита - 2,59, пали - 2,81-2,85, якутского - 2,17, суахили - 2,55, армянского - 2,15, турецкого - 2,86) (Зеленецкий, 2004, с. 25; Haarmann, 2004, S. 79; Siemund, 2004, S. 193; Саркисян, 2002, с. 10; Pirkola, 2001). Методика состоит в том, что на отрезке текста, содержащем 100 слов, фиксируются и подсчитываются все случаи того или иного языкового явления; в данном случае - число морфем, которое затем делится на 100. Языки со значением между 2 и 3 считаются синтетическими, более 3 - полисинтетическими, менее 2 - аналитическими. Максимум синтетизма в европейских языках наблюдается в готском (2,31), вообще в языках мира - в эскимосском (3,72), минимум синтетизма - во вьетнамском (1,06). Подсчёты проводились далеко не по всем языкам. Аналитизация некоторых индоевропейских языков видна по следующим данным: в древнеперсидском индекс синтетичности составлял 2,41, в современном персидском - 1,52; в древнегреческом - 2,07, в современном греческом - 1,82; в древнеанглийском индекс синтетичности равнялся 2,12, в современном английском - максимум 1,68 (Haarmann, 2004, S. 72). Подсчёт системного индекса синтетизма глаголов (временных форм) показал, что для русского он составляет 0,8, для английского - 0,5, для ещё более аналитичного африкаанс - 0,2; по развитию глагольного аналитизма среди индоевропейских языков лидируют германские (Зеленецкий, 2004, с. 182). Индоевропейский праязык был синтетическим, в чём, согласно И. Баллес, на нынешнем этапе исследований уже никто не сомневается (Hinrichs, 2004 b, S. 19-20, 21; cp. Haarmann, 2004, S. 78; “The Oxford History of English”, 2006, р. 13).
По шкале флективности А.В. Широковой русский относится ко второй группе (флективные языки с отдельными чертами аналитизма). В данную группу входит большинство славянских языков. Английский относится к четвёртой группе (флективно-аналитические с большим количеством аналитических черт) (Широкова, 2000, с. 81). Всего Широкова различает четыре степени аналитизма. Английский относится к группе наиболее ана- литизированных языков. К наиболее флективным (первая группа) относятся только вымершие языки: древнеиндийский, древнеиранский, латынь, старославянский. Самым архаичным в плане сохранности падежной системы считается литовский язык (Comrie, 1983, р. 208; cp. Jespersen, 1894, р. 136), в нём используется семь падежей.
Заметим, что сокращение числа падежей (а вместе с тем и флексий) наблюдается во всех индоевропейских языках, но в славянских, балтийских, армянском и осетинском языках - в меньшей степени, чем, например, в романских и германских (Востриков, 1990, с. 43). Предположительная причина этой консервативности - языковые контакты с некоторыми неиндоевропейскими языками, также имеющими богатую систему флексий (согласно Г. Вагнеру, «каждый язык находится в типологическом родстве с соседним языком» (цит. по: Haarmann, 2004, S. 75)). В случае армянского и осетинского речь идёт о контактах с кавказскими языками, в случае славянских и балтийских языков - с финно-угорскими. Вполне вероятно и действие других факторов, о которых будет сказано далее. У. Хинрихс также указывает на возможное взаимовлияние финно-угорских языков (эстонского, финского, венгерского и других) и славянских (русского, словенского, чешского и других), благодаря которому обеим группам удалось сохранить высокую степень синтетизма, сопоставимую только с синтетизмом исландского вне этой зоны (Hinrichs, 2004 b, S. 19-20). Особенно «ан- тианалитичным» оказался русский язык, по некоторым характеристикам даже удаляющийся от остальных индоевропейских языков в сторону большего синтетизма. Максимальную степень аналитизма Хинрихс отмечает у креольских языков, а также у некоторых африканских (Hinrichs, 2004 b, S. 21). Это важное замечание, если учитывать, как часто аналитическому строю приписывали выражение прогрессивности мышления, рациональности, активного отношения к жизни и т.п. Например, в языке йоруба бенуэ-конголезской семьи (Западная Африка) индекс синтетичности по Гринбергу составляет 1,09 (Pirkola, 2001).
Х. Хаарман противопоставляет (в мировом масштабе) особо синтетические языки типа финского, русского и баскского особо аналитическим типа английского, французского и шведского (Haarmann, 2004, S. 76). Среди балтийских особо консервативным он называет литовский язык, среди германских - исландский; славянские языки являются, по его мнению, особо консервативными по сравнению с современным английским из-за влияния уральских языков (Haarmann, 2004, S. 79, 83).
Рассмотрим разницу между аналитическими и синтетическими языками на конкретных примерах. Для выражения идентичного смыслового содержания в английском тексте требуется примерно на 10 % больше слов, чем в синтетическом армянском, так как в английских текстах служебные слова составляют одну треть всех слов, а в армянских - одну четверть (Саркисян, 2002, с. 5). Предлоги составляют 12 % слов в среднем английском тексте и
- % - в армянском. Л. Вайсгербер в книге «О картине мира немецкого языка» приводит следующие данные: французские переводы немецких стихов обычно содержат на 11 % больше слов, чем оригинал. Объясняется это тем, что французский язык является значительно более аналитичным, а потому склонным к применению служебных слов вместо падежных окончаний. Вместо генитива и датива переводчики используют предлоги de и а; немецкие композиты заменяются словосочетаниями, также скреплёнными предлогами (Eisenbahn gt; chemin de fer - «железная дорога») (Weisgerber, 1954, S. 251). Аналогичные трансформации можно наблюдать и при переводе с древнеанглийского на современный английский:
- вместо падежных окончаний используются предлоги или союзы: me- todes ege gt; fear of the Lord - «страх перед Господом» (генитив сменился на предлог of), dages ond nihtes gt; by day and night - «днём и ночью» (генитив сменился на предлог by), dare ylcan nihte gt; in the same night - «той же ночью» (датив сменился на предлог in), lytle werode gt; with a small band - «с небольшим отрядом» (инструментальный падеж сменился на предлог with), py ilcan geare gt; in the same year - «в тот же год» (инструментальный падеж сменился на предлог in); sunnan beorhtra gt; brighter than the sun - «ярче солнца» и Ic eom stane heardra gt; I am harder than stone - «я твёрже камня» (в обоих случаях датив был компенсирован союзом than) (Mitchell, Robinson, 2003, р. 105-106; cp. Kington Oliphant, 1878, р. 8; Crystal, 1995, р. 44; Kellner, 1892, р. 17);
- древнеанглийские композиты распадаются в современном английском на составные части или перефразируются: hell-waran gt; inhabitants of hell, storm-sa gt; stormy sea, ar-dag gt; early day, eall-wealda gt; ruler of all, hdah-gerdfa
- high reeve (chief officer) (Mitchell, Robinson, 2003, р. 56; Bradley, 1919, р. 105-106); многие вышли из употребления под давлением французской лексики: fore-elders gt; ancestors, fair-hood gt; beauty, wanhope gt; despair, earth-tilth
- agriculture, gold-hoard gt; treasure, book-hoard gt; library, star-craft gt; astronomy, learning-knight gt; disciple, leech-craft gt; medicine (Eckersley, 1970, р. 428; Bradley, 1919, р. 118-119).
С другой стороны, синтетические языки более склонны к применению аффиксации (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 109, 173-174, 190; Schneider, 2003, S. 76, 123; Гринберг, 1963). По данным Л.В. Саркисян, в среднестатистическом армянском тексте число используемых моделей морфемного строения в
- раза больше, чем в английском (49 моделей в армянском, 32 модели в английском) (Саркисян, 2002, с. 8). После рассмотрения подробной статистики по различным частям речи автор приходит к выводу: «Таким образом, ограничение аффиксации, во всяком случае материально выраженной, в аналитическом английском является общей тенденцией и распространяется как на знаменательные, так и на служебные слова, что отчётливо выявляется в сравнении с армянским» (Саркисян, 2002, с. 10). Если класс немецких глагольных префиксов представлен всего 8 единицами, то «Грамматика русского литературного языка» (М., 1970) перечисляет 23 единицы: если в классе имён существительных русского языка насчитывается около 100 суффиксов, то в немецком их менее 50; у прилагательных это соотношение составляет 30 к 9 (Зеленецкий, Монахов, 1983, с. 181-182). В английском насчитывается около 50 более или менее употребительных приставок и несколько меньше употребительных суффиксов (Crystal, 1995, р. 128), то есть в английском для всех частей речи используется примерно столько же аффиксов, сколько в русском только для существительных (около 100). По данным К.К. Швачко, из 100 существительных на долю образованных присоединением к производящей основе суффикса и префикса в среднем приходится в английском языке 1-2, в русском и украинском языках - 4-5; шире в русском и украинском представлены как суффиксация, так и префиксация (Швачко и др., 1977, с. 32). Если в немецком языке диминутивные суффиксы ещё встречаются (хотя и нечасто по сравнению с русским), то в более аналитическом шведском (также один из германских языков) уменьшительные формы отсутствуют практически полностью (Weisgerber, 1954, S. 46). Однако тот факт, что в синтетическом древнеанглийском уменьшительно-ласкательные суффиксы почти не употреблялись (Bradley, 1919, р. 138), может служить свидетельством первоначальной несклонности некоторых германских языковых сообществ к определённым видам деривации, обусловленной, возможно, особенностями менталитета или альтернативными способами выражения тех же значений. Несклонность к аффиксации в какой-то мере компенсируется активным словосложением. Так, частота употребления композитов в английской художественной литературе примерно в два раза выше, чем в русской и украинской (Швачко и др., 1977, с. 33). Несклонность к аффиксации проявляется также в распространённости грамматической омонимии. Например, в среднестатистическом армянском тексте омонимы потенциально возможны у 20,8 % слов, в английском тексте - у 34,4 % (Саркисян, 2002, с. 6). В английском омонимов больше, чем в немецком (Pirkola, 2001).
ought to, used to; четыре последних называются полумодальными (McArthur, 1998, р. 57). Крупнейший немецкий словарь “Muret-Sanders e-GroBworterbuch Englisch” перечисляет 12 английских и 4 немецких вспомогательных глагола. М. Дейчбейн полагает, что английский глагол to want (хотеть) в контекстах типа следующих также используется в качестве модального: It wants to be done with patience (Этим надо заниматься терпеливо); The collars want washing (Воротнички надо постирать); What he wants is a good beating (Что ему надо, так это чтобы ему задали хорошей трёпки) (Deutschbein, 1953, S. 100).
Степень синтетизма напрямую связана и со средней длиной слова (из- за более активного применения аффиксации и окончаний в синтетических языках): в русском она составляет 2,3 слога, в более аналитичном немецком - 1,6 слога, в ещё более аналитичном французском - 1,5 слога, в английском - 1,4 слога (Зеленецкий, 2004, с. 65) (по подсчётам Л.В. Саркисян, средняя длина английского слова составляет 1,34 слога (Саркисян, 2002, с. 15)). Ещё более «лаконичен» изолирующий китайский, где флексий нет вообще, то есть падеж, род и число практически не маркируются (Yinghong, 1993, S. 36, 38; Jespersen, 1894, р. 80), композиты почти не встречаются (Champneys, 1893, р. 58-59), a каждое слово состоит из одного слога и двух или трёх первичных фонем (Блумфилд, 2002, с. 192; Jespersen, 1894, р. 80). Если Евангелие на греческом содержит 39 000 слогов, Евангелие на английском - 29 000, то Евангелие на китайском - всего 17 000 (Jungraithmayr, 2004, S. 483). Изолирующие языки, к которым относится китайский, часто рассматриваются в качестве наиболее полного выражения аналитического строя. Дж. Миклджон отмечал, что существует целый пласт английской детской литературы, где все слова состоят из одного слога (для облегчения понимания), и что писать такие книги на английском несоизмеримо легче, чем на других индоевропейских языках (Meiklejohn, 1891, р. 322; cp. Bradley, 1919, р. 50-51, 77; Широкова, 2000,
с. 137). По данным Л.В. Саркисян, простые слова в английском тексте со-
4/
ставляют почти /5 от всех слов текста, в армянском же к простым словам принадлежит только половина всех слов (Саркисян, 2002, с. 7-8). Для существительных эти показатели составляют 75 % в английском и 30 % в армянском, для глаголов - 80 % и 6 %. В армянском слово может содержать до 7 морфем (у частотных слов - не более четырёх), в английском - до 5 морфем (у частотных - не более двух). Диапазон длины слова в синтетическом армянском больше, чем в аналитическом английском: до 7 слогов в армянском, до 5 - в английском (Саркисян, 2002, с. 13). В русском языке односложных слов сравнительно мало, хотя и в славянских языках наблюдалось отмирание флексий: сначала при отпадении конечных согласных благодаря действию закона открытого слога, затем - благодаря осуществившемуся в конце общеславянского периода падению редуцированных кратких гласных - еров (Иванов, 2004, с. 40). Для сравнения: на каждые 100 словоформ в английском языке в среднем приходится 56 односложных, в то время как в русском и украинском языках их число равно 10 (Швачко и др., 1977, с. 13-14). В «Энциклопедии языка и лингвистики» отмечается, что слова во флективных языках длиннее слов в изолирующих языках и короче слов в агглютинативных языках; средняя длина слов во флективных языках - 2-3 слога (“Encyclopedia of Language and Linguistics”, 2006, р. 6952). Одна из универсалий «Архива универсалий» университета Констанц гласит: “Words tend to be longer if constituent order is free than if it is rigid” (“The Universals Archive”, 2007), что мы и наблюдаем в случае жёсткого порядка слов в английском и относительно свободного в русском.
О связи имперсонала с количеством падежей скажем особо. С. Гримм пишет в статье “Subject-marking in Hindi/Urdu: A study in case and agency”, что исследования безличных конструкций в различных языках мира позволяют увидеть следующую универсальную тенденцию: если в том или ином языке развита падежная система, то высока вероятность оформления субъекта с низкой агентивностью или субъекта, подвергающегося какому-то воздействию, альтернативным падежом, не являющимся стандартным падежом подлежащего (Grimm, 2006, р. 27). В частности, у склонных к нестандартному оформлению субъектов может отсутствовать какое-то из следующих качеств или их комбинация: волитивность, осознанность совершаемого действия, воздействие на что-то при сохранении своих качеств, движение. Носители любого языка ставят под сомнение агентив- ность субъекта, если он не отдаёт себе отчёта в своих действиях (или находится в каком-то состоянии вопреки своей воле), не действует намеренно, по своему желанию, заметно для окружающих, с явным результатом для какого-то объекта и без видимого обратного воздействия на себя самого (Grimm, 2006, р. 29). Если субъект оформлен дативом, это может свидетельствовать об относительно пассивном характере субъекта, об осознанности воздействия на него и изменении каких-то его качеств. Например, в хинди и урду дативом оформляются субъекты при глаголах восприятия, мыслительной активности, долженствования, принуждения, потребности, необходимости и т.п., то есть при явном воздействии на человека извне каких-то обстоятельств, сил или других людей. Зачастую можно выбрать один из двух вариантов одной и той же конструкции, где номинативный обозначает в зависимости от контекста наличие или отсутствие волитивно- сти, а дативный - только отсутствие волитивности: хинди Tusaar khus huaa (Тушар стал счастливым) (ном.) - Tusaarko khusii huii (Тушар стал счастливым), дословно (Тушару случилось счастье) (дат.) (Grimm, 2006, р. 34). Важно отметить, что номинатив вовсе не маркирует агентивность, а только подразумевает её в определённом контексте; Гримм пишет по этому поводу: «В отличие от других падежей, номинатив может маркировать любую степень агентивности, то есть он не является маркером агентивности» (Grimm, 2006, р. 35). Это замечание позволит нам далее разобраться, почему номинативные языки типа английского вовсе не так агентивны, как утверждают многие современные этнолингвисты, исходя исключительно из оформления субъектов номинативом. Решающую роль играет не падеж субъекта, а контекст, и этот контекст может указывать на неволитивность действия или состояния субъекта вопреки оформлению именительным или общим падежом. Тот факт, что номинативные языки не могут маркировать эту разницу в значениях грамматически, свидетельствует об ограниченности языковых средств, о давлении языковой системы на носителей соответствующего языка, но никак не об их большей агентивности. Примечательно, что в языках, где смешались эргативные и номинативные структуры, для выражения большей степени волитивности / агентивности зачастую применяется эргативный падеж.
М. Ониши сообщает о следующих универсальных закономерностях употребления безличных конструкций. В языках, где падежная система позволяет разграничивать стандартное и нестандартное оформление субъекта, нестандартное оформление часто встречается в случае так называемой низкой транзитивности, то есть когда, например, субъект неодушевлён или неясен, неопределён, а также в имперфекте, при стативном значении, в сослагательном наклонении (Onishi, 2001 a, р. 5; cp. Haspelmath, 2001, р. 56). Под стативным значением автор подразумевает описание состояний в противовес описанию действий. Чтобы пережить какое-то состояние, субъекту не требуется столько же воли и воздействия на внешний мир, сколько для производства какого-то действия; более того, субъект состояния часто может быть вообще неодушевлённым (Камень лежал), что в случае производителя переходного действия, скорее, исключение (предложения типа Камень разбил стакан обычно подразумевают, что действие всё-таки было совершено кем-то одушевлённым посредством какого-то неодушевлённого орудия). В стативных конструкциях вместо глаголов часто используются прилагательные и наречия.
Далее М. Ониши упоминает в качестве особенно подверженных альтернативному оформлению субъекта группы глаголов с модальными значениями («нуждаться», «долженствовать», «мочь», «казаться», «хотеть»), глаголы с явным воздействием на субъект, имеющим для него физические последствия («иметь головную боль», «мёрзнуть», «чувствовать голод», «заболеть», «потеть», «трястись»), глаголы со слабой агентивностью субъекта и малозаметным или нулевым воздействием на объект («видеть», «слышать», «знать», «помнить», «думать», «нравиться», «ненавидеть», «сочувствовать», «скучать», «быть похожим»), глаголы психических состояний, чувств и эмоций («злиться», «грустить», «стыдиться», «удивляться»), глаголы, имеющие отношение к судьбе и случаю, глаголы обладания, нехватки, существования (Onishi, 2001 a, р. 25, 28). Если в определённом языке есть безличные конструкции с семантикой судьбы и случая, то в нём будут и безличные конструкции психических состояний, чувств, эмоций, конструкции восприятия и ментальной активности («видеть», «слышать», «знать», «вспоминать»), конструкции симпатии («нравиться», «ненавидеть», «сочувствовать», «скучать по...»), конструкции желания («хотеть»), необходимости («нуждаться», «долженствовать», «быть необходимым») и конструкции обладания, существования, недостатка («недоставать», «иметься») (Onishi, 2001 a, р. 42). Если в определённом языке субъект при глаголах желания может маркироваться нестандартно, то в этом же языке наверняка будут распространены безличные конструкции внутреннего состояния, чувств и эмоций; высока также вероятность распространённости безличных конструкций физического состояния и восприятия (Onishi, 2001 a, р. 43). Чаще всего альтернативным способом субъект маркируется в том случае, если действие совершается без его желания, независимо от его сознания и воли, если субъект не контролирует какое-то действие или состояние (Onishi, 2001 a, р. 36). Если субъект оформляется нестандартно, глагол обычно не согласуется с ним, а ставится в наиболее нейтральную форму типа русской 3 л. ед. ч. (Onishi, 2001 a, р. 6-7; cp. Bauer, 2000, р. 95). Следует подчеркнуть, что М. Ониши имеет в виду тенденции не только индоевропейских языков, но и всех языков мира. Даже в изолирующих языках, где флексий обычно нет, возможность каким-либо образом выражать датив подразумевает и наличие безличных конструкций в тех же значениях, что указаны выше, ср. яп. Kare ni wa sake ga nome nai (Он не может пить японское вино, дословно: Ему не можется...); «падежи» здесь маркируются частицами после существительных, если в данном случае вообще правомерно говорить о падежах.
М. Хаспельмат во многом повторяет сказанное М. Ониши. Здесь мы отметим его объяснение нестандартной маркировки субъекта-экспе- риенцера в языках мира. Хаспельмат полагает, что стандартная маркировка независимо от языка относится, в первую очередь, к агенсу, точнее - к активному субъекту при переходном глаголе действия (Haspelmath, 2001, р. 59). Именно такой субъект является прототипическим, и все отклонения от него обычно каким-то образом маркируются. Делается это обычно либо дативными субъектами типа фр. Ce livre luiplait (Ему нравится эта книга), греч. (современный) Tu aresi afto to vivlio (Ему нравится эта книга) (экс- периенцер стоит в дативе, второе существительное - в номинативе, причём именно от него зависит форма глагола), либо экспериенцер оформляется обычным дополнением в аккузативе, а второе существительное - подлежащим-псевдоагенсом, ср. нем. Dieses Problem beunruhigt mich (Меня волнует эта проблема); либо экспериенцер оформляется так, будто он агенс, ср. англ. He hates this book (Он ненавидит эту книгу); «он» стоит в номинативе, то есть в стандартном падеже агенса, хотя подлежащее не несёт этой семантической роли. Первый экспериенцер называется дативным, второй - пациентивным, третий - агентивным (Haspelmath, 2001, р. 60).
Европейские языки предпочитают прибегать к агентивному варианту; кельтские, кавказские и финно-угорские - к дативному, что объясняется полифункциональностью номинатива в европейских языках и наличием развитой падежной системы в остальных (Haspelmath, 2001, р. 61). Под полифункциональностью номинатива подразумевается, что он играет роль не только агенса, но и экспериенцера (I like her - Мне она нравится), и обладателя (I have it - Я имею это), и получателя (I got it - Я получил это), и местонахождения (The hotel houses 400 guests - Отель может разместить 400 гостей) (Haspelmath, 2001, р. 55). Хаспельмат приводит также любопытную статистику, демонстрирующую распределение агентивных и прочих экспериенцеров в 40 европейских языках (впрочем, «европейскость» некоторых языков можно поставить под сомнение). Проверялись глаголы со значениями «видеть», «забывать», «помнить», «мёрзнуть», «быть голодным», «хотеть пить», «иметь головную боль», «радоваться», «сожалеть» и «нравиться». Дативные экспериенцеры от пациентивных не отделялись. Все языки были распределены по шкале, где «0» обозначает, что все проверенные субъекты в макророли экспериенцера оформлены аген- тивно, «5» - что все экспериенцеры оформлены дативом или аккузативом (типа рус. Мне хочется, Меня тошнит). Вот результаты: английский (0,0)
- французский (0,12) = шведский (0,12) = норвежский (0,12) lt; португальский (0,14) lt; венгерский (0,22) lt; бретонский (0,24) = баскский (0,24) lt; греческий (0,27) lt; испанский (0,43) lt; турецкий (0,46) lt; итальянский (0,48) = болгарский (0,48) lt; голландский (0,64) lt; мальтийский (0,69) lt; немецкий (0,74) lt; сербохорватский (0,75) lt; четттский (0,76) lt; марийский (0,79) lt; лапландский (саами) (0,81) lt; литовский (0,83) = эстонский (0,83) lt; финский (0,87) lt; польский (0,88) lt; валлийский (0,92) lt; албанский (1,02) lt; удмуртский (1,09) lt; мордовский (1,16) (подразумевается, очевидно, эрзянский или мокшанский) lt; латвийский (1,64) lt; русский (2,11) lt; ирландский (2,21)
- румынский (2,25) lt; исландский (2,29) lt; грузинский (3,08) lt; лезгинский (5,0) (Haspelmath, 2001, р. 62).
Говоря о многочисленности безличных конструкций в русском языке, следует упомянуть и об его уникальности в плане приверженности синтетическому строю, так как именно развитость падежной системы делает возможной альтернативную маркировку субъекта. Хорошо известно, что многие синтетические языки индоевропейского происхождения за последние пять-шесть тысяч лет либо превратились в аналитические, либо вымерли. Например, в «Основах науки о языке» А.Ю. Мусорина (Мусорин, 2004) приводится всего три вымерших аналитических языка (бактрийский из иранской группы, далматинский из романской группы, корнский из кельтской группы, сейчас искусственно оживляемый) и 19 синтетических (см. приложение 1 b). Поскольку многие индоевропейские языки синтетического строя уже вымерли и ещё целый ряд вымирает, а движение от аналитических языков в сторону синтетических в индоевропейской семье не наблюдается вообще (cp. Жирмунский, 1940, с. 29; Hinrichs, 2004 b, S. 17-18; Haarmann, 2004, S. 82; van Nahl, 2003, S. 3; Мельников, 2000; Emerson, 1906, р. 160, 164; Широкова, 2000, с. 81; Рядченко, 1970), можно предположить, что ярко выраженная синтетичность русского языка в сочетании с его распространённостью является для данной группы языков феноменом единичным и уникальным.
С конца ХХ в. в России наблюдается ренессанс этнолингвистических теорий, связывающих с синтетическим строем или его отдельными особенностями различные негативные характеристики русского менталитета: пассивность, безвольность, тоталитарность, неуважение к личности и т.д. Ниже мы ещё неоднократно будем останавливаться на подобных утверждениях, чтобы показать их необоснованность. Здесь ограничимся одним: русская пассивность каким-то образом связана с синтетическим строем языка. Несостоятельность этого мнения видна уже по географическому распределению данного строя (см. список в приложении 1 a). Непонятно, например, почему пассивное отношение к жизни не приписывается, скажем, исландцам, чей язык также слабо подвержен аналитизации и потому по многим грамматическим характеристикам, включая развитость имперсонала, похож на русский. Кроме того, если признать высокий уровень аналитизма мерилом активного отношения к жизни, то мы будем вынуждены отнести к самым активным (аген- тивным) народам Земли некоторые африканские и папуасские племена, a среди носителей индоевропейских языков - жителей Южно-Африканской Республики, которые говорят на африкаанс (самом аналитизированном индоевропейском языке).
Добавим, что некоторые неиндоевропейские языки развиваются в настоящее время от аналитического строя к синтетическому, то есть аналитиза- ция не является универсальным процессом, свойственным всем языкам. В.В. Иванов отмечает, например, что древнекитайский представлял собой язык синтетический, современный китайский является аналитическим, но постепенно начинает возвращаться к синтетическому строю (Иванов, 1976; cp. Иванов, 2004, с. 71; Тромбетти, 1950, с. 164; Jespersen, 1894, р. 83). Он же утверждал, что нет никаких оснований предполагать всегда одно направление движения - от синтеза к анализу; автор аргументирует это тем, что современная лингвистика не в состоянии заглянуть достаточно глубоко в языковую историю (Иванов, 2004, с. 72).
Дальнейшее развитие синтетичности наблюдается в финно-угорских языках (Veenker, 1967, S. 202; Comrie, 2004, р. 422). Например, уже в исторический период увеличилось число падежей в финском и венгерском. Х. Хаарман пишет, что уральские языки, к которым принадлежат и финно-угорские, движутся не к изолирующему типу, как индоевропейские, а от изолирующего к агглютинативному (Haarmann, 2004, S. 78). Б. Комри говорит о росте синтетизма в баскском (Comrie, 2004, р. 429). В литовском уже после отделения от индоевропейского развились иллатив, аллатив и адессив, причём и в этом случае предполагается влияние финно-угорского субстрата (Comrie, 2004, р. 421). Во французском языке современная синтетическая форма будущего времени образовалась из слияния аналитических форм народной латыни и основы семантического глагола (habere («иметь») + инфинитив), то есть иногда движение в сторону синтетизма можно наблюдать и в современных аналитических языках индоевропейского происхождения (Bailey, Maroldt, 1977, р. 40). В индийских языках за хронологический промежуток немногим более двух тысячелетий осуществился циклический процесс перехода от синтетического строя к аналитическому и обратно (Климов, 1983, с. 167). Г.А. Климов постулирует цикличность превращения различных языковых типов из одного в другой (в том числе флексии и анализа), поэтому, как он полагает, нет никаких оснований говорить о прогрессе французского или английского, якобы проявляющемся в большей степени аналитизации (Климов, 1983, с. 139-140). В подтверждение своих слов Г.А. Климов приводит следующую цитату из Э. Бенвениста: все типы языков «приобрели равное право представлять человеческий язык. Ничто в прошлой истории, никакая современная форма языка не могут считаться "первоначальными". Изучение наиболее древних засвидетельствованных языков показывает, что они в такой же мере совершенны и не менее сложны, чем языки современные; анализ так называемых примитивных языков обнаруживает у них организацию в высшей степени дифференцированную и упорядоченную» (Климов, 1983, с. 150).
Ч.-Дж. Бейли и К. Маролдт при рассмотрении аналитизации английского также говорят о цикличности превращения синтетических языков в аналитические и наоборот. В первом случае речь идёт о результате чрезмерного усложнения системы, ведущего к её распаду, или смешении языков, во втором - о превращении вспомогательных частей речи в аффиксы в результате слияния (Bailey, Maroldt, 1977, р. 40-41). О цикличности синтетического и аналитического строя говорит также И. Баллес (Balles, 2004, S. 35). Теория хаоса, описываемая Х. Хаарманом, ставит под сомнение определённую направленность языкового развития, акцентируя воздействие на каждый язык случайных и непредсказуемых факторов (Haarmann, 2004, S. 77).
Таким образом, нет никаких оснований привязывать какие-то черты менталитета или уровень эволюционного / цивилизационного развития к определённому грамматическому строю или степени его сохранности по сравнению с родственными языками.
